Зимой я приступил к написанию романа "гариН и алкалоидЫ". Вот первая глава, но она будет подвержена изменениями. Пусть, может быть, я схожу с ума.
Во - первая глава.
Невинная темь зимнего утра ползла по покрасневшим овальным векам. Спотыкаясь и утопая в складках, подпрыгивая через вены и прутики истерзанных нервов, тихо уходил
только-только начавшийся сон. С пробуждением сон перекатился по ресницам, упал на
сальный нос и благополучно завершился.
Глаза очнулись, заставив сузится зрачок. Но атрофированные мышцы век бились друг об
друга, шелестя и хлопая растёртой грязными ногтями кожей. Висок трещал по швам от
натуги мыслей, которые рождались утром, переживая короткую жизнь, старели и умирали
к ночи. Из спины выскальзывал позвоночник. Из ноги выезжало колено.
Вот и подошло время к заранее запланированному на несколько лет вперёд действию: мышцы ног резко начинали искать правдивую твердь, руки опираться о перину ладоней и
голова, выполняя функцию противовеса, тянула туловище в заветную скважину водопро-
вода. Кривые пальцы рук цеплялись за дверные ставни, впиваясь и сдирая столетнюю краску, загоняли её под кожу. Ватные ноги утопали в жидком полу комнаты. Брови хва-тали опускающиеся веки за плечи, били их по щекам, пока они не придут в себя. Потолок,
скрепя штукатуркой предательски и неумолимо падал вниз то жутко медленно скользя, то резко обрушиваясь, то снова тягуче двигаясь по направлению к полу, заставляя пригибать-ся, резко направляя взор поверх головы, падать лицом в ковёр.
Уткнувшись ногами в плитку в ванной, тело пустило в ход руки. Руки черпали из колодца
прозрачную неловкую жидкость, которая не обладала прекрасным запахом или каким-
либо вкусом. И тщетно втирали в истекающее жиром и сальностью лицо. Лицо всасывало
в себя жидкость, немного булькая и бурля, выливало её обратно в колодец через поры и
уголки глаз. После, вода, обогащённая жиром и грязью, плакала от обиды и умирала.
Живящая сила приблизила лицо к зеркалу. В стекле отражалось лицо Гарина. С каждой
пульсацией крови зеркало расширяло то ухо, то нос, то левый уголок нижней губы. Под-
бородок растягивался, чуть-чуть касаясь пола. Волосы путались с тоской, приклеиваясь к
горьким и холодным мыслям о том, что никогда не догадывалась сама тоска, а уж Гарин и тем паче. Мысли веяли что-то недоброе, однако, уверенное в себе и в своей несгибаемой
правоте. Это начало Гарина колоть изнутри, но колкость была похожа только на приятное
ласкание рук. Гарин любил потакать и уступать своим чувствам, позволяя укалывать себя,
трепать побеги нервов, угощая своей мягкотелостью и проваренностью. Тревожные мыс-
ли хорошо знали Гарина и были уверены в его потребности к ним, более того, Гарин желал иметь их и гостеприимно встречал и с надеждой ждал, он думал что тревожные мысли придадут телу Гарина особый вкус: вкус сочувствия и милосердия. Они делали всё
то, что ждали друг от друга.
Добавлено (13 Август 2008, 14:35)
---------------------------------------------
продолжение
Разомкнувшись, губы треснули и пустили ручеёк крови. Струйка потекла по верхней губе,
обогнула ноздри, нацелившись на ухо, впилась в его раковину и, щекоча волосики, напом-
нила о том, что резиновое время не ждёт. И Гарин, расчесав волосы и тоску, зашагал сле-
пыми шагами сквозь прочную стену воздуха, в котором таились пылинки головной боли.
Уткнувшись в состояние стойкости, Гарин схватил на лету свою уверенность в сегодняш-
нем дне и с ловкостью чиркнул ею об спичечный коробок, разгоревшаяся уверенность
вилась в диком пламени огня беспечности, не подразумевая что ей предстоит поджечь камфорку слабости. Пламя слабости грело дно чайника Гаринского самодостатка, в кото-
ром, закипая, пузырилась отчужденность от рациональности и логики. Ложкой жадности
подсыпал горы сладостного тщеславия, подливая темную заварку взгляда, которая была
настолько крепка и темна, что нельзя было увидеть суть.
Ошпарив чашку кипятком, Гарин тщательно размешал содержимое и тихо, не торопясь, выпил напиток, который выпивал каждое утро не замечая будто что-то очень важное
и необходимое испаряется в нём бесследно.
Гарин подкрался к окну и обомлел от увиденного. За тонкими стёклами окна он видел
своё самое любимое и драгоценное время года. Зима. Громоздясь на небосвод, солнце
цеплялось за горизонт в надежде разгореться светом дня, но смирившись с тем что его
заслоняют снежные тучи, которые выстроились в очередь для самопроизвольного обезво-
живания, поняло что все попытки не сулят верного исхода. Тучи не пытались сдвинуться
с места, похоже, ещё с прошлой ночи. Сквозь призму окна Гарин страдальчески припод-
нял брови давясь столь живописной и радостной для него картиной. Тучи то и дело пере-
ливались оттенками розового, синего, фиолетового цвета, глумясь над головой Гарина.
Линии разводов пропускали тонкие, еле уловимые прутики солнечного света, крадя у солнца его золото. Сворачиваясь и перекатываясь, разбрызганные ветром тучи смеялись
над Гариным. И линия горизонта смазывалась с небосводом, раздирая его верхушками
голых сухих тополей, которые отдали всю свою припасённую жизнь стуже и морозам.
С верхушки на верхушку перебегали вороны и воробьи, кромсая кости свежего снега.
И снег камнями и песком сыпался сквозь кривые и сломанные пальцы веток, рушась всем
весом на кусты застывшего в небытии шиповника, пугая сморсшиеся мёрзлые красные глазки плодов, рассеиваясь по степям снегов и морям гололёда, высасывая кровь зимы у
детей её. Задыхаясь и смеясь, бежала дворняга, обжигая подушки своих лап об осколки разбившихся слёз неба, еле находя смысл жить без еды и крова, стонать и скручивать соб-
ственный желудок истощёнными от нехватки кальция когтями, дабы вырвать с мясом его,
съесть и сконцентрироваться на ритме бьющейся об стенки туберкулёзных легких крови.
Утопая в собственном соку сугробы ждали усталых пьяниц, протягивая к ним свои неж-
ные расхолаживающие руки, маня погрузится в их ложа, расслабиться и забыться кружа-
щим как карусель сном, своровать тепло, затрамбовать глотку и смаковать минуты блажен
ства когда по весне с ручьями выплывут окоченевшие и истощённые чучела. Мороз выди-
рал носы редкому прохожему, ковырял уши перстами вьюги и разбивал губы глыбами льда, обливал лица коркой красного неблагополучия, ломил с жару кости, заламывал паль
цы рук и ног, просачивался в лёгкие что бы оставить сосульки, и старался объять лапами и
обвить хвостом пульсирующее существо.
Не выдержав, Гарин размахнулся кулаком и что было силы ударил по стеклу окна так, что
по нему пошли волны почти как на воде. Натянув брюки, свитер и носки, распахнул дере-
вянную дверь, исполосованную снаружи следами от собственных ботинок, разбивавших дверь каждый раз когда хозяин закурив в постели засыпал, выскочил в пролёт и уткнулся на открывающиеся двери заплёванного лифта. Убедившись, что за дверьми не оказалось кабины, Гарин подумал что всё-таки прокатится и нырнул в шахту лифта...